Я уже не слышала того, что шептали мои губы, но картины грядущего, подсмотренные в зеркале, снова вставали перед моими глазами, только на этот раз связанные воедино, уже не обрывки видений, а полноценная картина пророчества. То, что началось в тот миг, когда я попросила безыменя показать обреченного, закончится в ночь Дикой Охоты. Не знаю, с каким результатом, но ночь Излома все расставит по местам, и не будет больше туманных пророчеств – по крайней мере, в той судьбе, о которой я рассказывала.
По щекам стекали обжигающе горячие капли, а я все говорила и говорила, словно читая написанное или пересказывая давно заученный, а потом по какой-то причине позабытый текст. Некоторые слова произносились легко, другие приходилось с усилием выталкивать из горла, как острые куски льда, неудивительно, что горло очень скоро начало саднить и жечь, как огнем…
Я пришла в себя на полу. Данте прижимал меня к себе, но сам словно не решался пошевелиться, застыв наподобие статуи. Только сейчас я почувствовала, что пол на самом деле очень холодный, а ступни замерзли настолько, что наверняка ощущались двумя ледышками, но сильнее всего болело горло – как будто я пыталась проглотить что-то твердое с острыми, ранящими краями. Или, наоборот, извергнуть из себя. Слова, особенно составляющие пророчества, имеют свой вес, свою силу, а иногда срабатывают не хуже заклинания и могут причинить ощутимую боль.
– Все так плохо? – негромко поинтересовалась я, осторожно дотрагиваясь здоровой рукой до его щеки.
Он медленно покачал головой, словно не в силах был говорить, а потом просто коснулся губами моей ладони.
– Значит, еще хуже, – констатировала я, даже не пытаясь встать.
– И это ты носила в себе… – Он вздохнул, закрывая глаза, и осторожно потерся щекой о мою ладонь. – Оно тебе надо было, скрывать так долго?
– А еще из меня никудышная пророчица, хотя просветления могут случаться даже у деревенской бабки-знахарки, – попыталась как-то разрядить обстановку я.
Бесполезно – аватар даже не шелохнулся, думая о чем-то своем. Впрочем, встать с пола со мной на руках ему это не помешало, равно как и аккуратно опустить меня на разворошенную постель.
– Данте, слушай, это же только предсказание, оно может быть неточным…
– То, что я слышал, было точным донельзя. – Он сел рядом со мной и взял меня за здоровую руку. – Как я понимаю, ты помнишь не все?
– Правильно понимаешь.
– Тогда это даже к лучшему. Ты не станешь рисковать понапрасну, пытаясь изменить то, что изменить не получится. – Он тепло улыбнулся и вдруг привлек меня к себе осторожно перебирая мои растрепанные волосы. – Потому что на этот раз все предельно ясно. Да, наверное, оно и к лучшему. Ты не представляешь, насколько я устал разрываться пополам, пытаясь сложить две совершенно разные жизни в одну.
– Данте, по-моему, ты все еще слишком плохо меня знаешь… – Я положила ладонь ему на грудь, поверх сердца, и прикрыла глаза, ощущая биение кончиками пальцев. – Мы доберемся до Лексея Вестникова раньше, чем это случится, а уж с ним мы что-нибудь обязательно придумаем. Просто так сдаваться я не намерена.
Он ничего не ответил, только обнял меня еще крепче…
Телега со скрипом покатилась по раскисшей от вчерашнего дождя дороге, впрочем, колеса с широкими ободами не застревали даже в глубоких колеях, наполненных стылой водой, кое-где затянутых тоненькой пленочкой льда. Я сидела в одной телеге вместе с Ветром, Ланнан – рядом с кучером, молодым смешливым парнем по имени Веселок с лицом, изрытым оспинками, а Данте выделили флегматичного серого в яблоках мерина, и сейчас аватар ехал во главе так называемого обоза, изредка перебрасываясь короткими фразами с торговцем Василичем. Время от времени телегу подбрасывало на очередном ухабе, и вот тогда я радовалась, что в Ижен Василич везет прошлогодние куньи меха – по крайней мере, лежать было мягко и почти уютно. Правда, когда хозяин обоза увидел меня с рукой в «люльке», то скривился так, будто бы сжевал горсть недозрелой клюквы, а потом поинтересовался, что за калеку уважаемая Ланнан тащит с собой и где обещанный ведун.
Узнав, что ведун я, Василич едва не послал меня лесом, но после ненавязчивой демонстрации магических способностей, в результате которой на сырой дороге появился твердокаменный круг из обожженной глины, хозяин успокоился и предложил мне с мальчиком занять самое выгодное место – на мешках с мехами.
Ветер увлеченно читал записки наставника, напрочь игнорируя тряску, я же слушала байки о Маровой Лещине, изредка вставляя «веское» для попутчиков слово лесной ведуньи и вступая в спор с дриадой. Спрашивается, кто из нас двоих, я или Ланнан, лучше разбирается в том, что творится в Маровой Лещине? Правильный ответ – обе не разбираемся, поскольку ни одна из нас там не была. Ну не совсем так. Я была как-то раз, проездом вместе с Лексеем Вестниковым по дороге в Серебряный Лес. Но с учетом того, что с наставником и поездка в Серое Урочище показалась мне всего лишь прогулкой по туманной долине, то переход через Марову Лещину может оказаться тем еще приключением, и не факт, что приятным.
Я плотнее запахнула куртку и постаралась поудобнее устроиться на мешке с мехом, временно выходя из спора с дриадой. Поживем – увидим. Самое главное, что на душе стало чуточку полегче, хотя совесть еще царапала нехорошая мысль о том, что все-таки надо было держать узнанное в секрете. Но когда твоими устами говорит сама Прядильщица Судеб, сопротивляться бесполезно.
Нам бы только успеть…
Густой, белый как молоко туман заливал чахлый подлесок, превращая обычную, в общем-то, поездку по порядком разбитому телегами и торговыми подводами тракту в нечто таинственное и немного жутковатое. Лично мне сразу вспомнилось Серое Урочище с тамошним ядовитым туманом и рассадниками нежити на каждом тагу. А здесь просто осенний туман, совершенно безобидный, но тем не менее навязчивый донельзя и сырой. Он глушил все звуки, даже возница перестал пытаться заигрывать с Ланнан, замолчав и напряженно всматриваясь в размытую дорогу перед собой. И немудрено: в таком тумане отстанешь от своих – потеряешься как пить дать, особенно если где-то придется отклониться от тракта, чтобы срезать дорогу или объехать упавшее дерево.