Паутина Судеб - Страница 104

104

Не бывает такого, чтобы можно было повернуть время вспять, возвратить с того света тех, кто уже ушел, но алконост, похоже, не зря зовется сказочной птицей. Быть может, ее сила и состоит в том, чтобы менять события в переломный момент жизни, после чего судьба идет по совершенно иному пути. Лучшему.

– Ну-ну, девонька, что с тобой? Будто бы год не виделись. – Лексей Вестников несколько неуверенно погладил меня по волосам. – В прошлом месяце ж только приезжала. Или тебе замужем так неуютно, что рада моему дому больше, чем своему? Так ты только слово скажи, я с мужем твоим потолкую. – Он отстранил меня, внимательно вглядываясь в мое лицо, ища признаки неудовлетворенности семейной жизнью. Вроде бы не нашел и слегка приподнял правую бровь. – Ванька, у тебя точно все в порядке? Взгляд у тебя шалый какой-то.

– Может, просто счастливый, а? – предположила я, оглядываясь на Данте, расседлывающего Белогривого в сторонке от крыльца, поближе к воротам.

– Да не похоже. Счастье, оно иначе выглядит. Без горечи, которую ты сейчас прячешь в глазах. – Наставник покачал головой, тяжело опираясь на кленовый посох. – Ладно уж, захочешь – расскажешь. А пока – проходи. Думаю, что говорить тебе «чувствуй себя как дома», излишне.

Я проследовала за Лексеем Вестниковым в светлую горницу, знакомую мне с детства и ничуть с тех пор не изменившуюся, разве что в сухих сборах, развешанных вдоль стен, появилось много новых, которые я, как ни старалась, не могла распознать. Вытертую плетеную дорожку посреди горницы заменила новая; длинная лавка, обычно стоявшая у стола, была отодвинута к стене, а на ее прежнем месте появились две, поменьше и покороче, но с полировкой и вычурным узором. Наверное, я бы так и стояла на пороге горницы, если бы Данте осторожно не подтолкнул меня в спину.

– Ванька, проходи, садись за стол, да и мужа своего не забудь.

– Его забудешь, как же, – фыркнула я, уловив в теплых глазах наставника искорки смеха, но за стол тем не менее не торопилась, посматривая в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. – Наставник, а все книги у вас по-прежнему на чердаке в сундуке хранятся?

– Разумеется, где же им еще быть? – Волхв легким пассом заставил вскипеть воду в пузатом, начищенном до блеска медном самоваре и, сняв со стены небольшой веник высушенных трав, принялся готовить какой-то отвар с запахом свежей, только что сорванной земляники. – А тебе что-то конкретное надо? Вань, ты же знаешь, что содержимое этих книг хранится у меня в первую очередь в голове, все остальное – наследие, так сказать, для потомков.

– Мне про алконоста узнать надо. Поподробнее, – призналась я, усаживаясь на лавочку у потемневшего от времени длинного стола.

– Эх, Ванька, Ванька, – вздохнул наставник, размешивая отвар в глиняных кружках. – Плохо я учил тебя, ой плохо. Про алконостов тебе я рассказывал, даже не раз, но ты, видимо, меня не слушала. Ладно, расскажу снова, чай, не убудет. – Наставник приосанился и хорошо поставленным, ровным и размеренным голосом человека, привыкшего к тому, что каждое его слово будет услышано, начал говорить об алконостах.

Я же сидела, машинально теребя мочку уха, и пыталась заново осознать услышанное.

У простых людей алконосты считаются «райскими» птицами, живущими на небесах. Крестьянские легенды утверждают, что именно алконосты встречают душу умершего в раю и провожают ее к новому дому, где душе этой надлежит жить до тех пор, пока Всевышний не решит вернуть ее на землю в новом обличье. Считается, что у самого алконоста голова девичья, тело птичье, оперение белое, крылья белые с золотым окаймлением, а голос сладок, как сама любовь, и человек, заслышав пение «райской» птицы, уже не сможет сбросить эти чары самостоятельно.

– Правда, поют алконосты не очень-то и часто, – продолжал наставник, ставя передо мной и Данте по кружке с ароматным настоем. – Чаще всего орут отнюдь не райскими голосами, особенно если застигнуть алконоста врасплох. Тогда их воплю может и баньши позавидовать. Да и девичьей головы я у них ни разу не видел – птица как птица…

– А когда они поют? – негромко поинтересовалась я, словно наяву услышав сладкий, как мед, голос, от переливов которого веки наливались свинцовой тяжестью, ноги отказывались повиноваться, а душа радовалась, как никогда в жизни.

– Алконостов, как ни странно, привлекает горе. И чем оно сильнее, тем привлекательнее для птицедевы. Говорят, алконосты своим пением могут подарить отчаявшемуся новую надежду, исполнить заветное желание, но я с такими «счастливчиками» не сталкивался. Иногда летят они на близкую смерть и дарят павшему в бою воину, находящемуся на краю гибели, волшебный сон, где он успевает встретиться с родными и любимой. Посадить дерево, выстроить дом и воспитать детей. И длится этот сон всего несколько минут, хотя умирающий успевает увидеть целую жизнь. – Наставник уселся на соседнюю лавку, задумчиво оглаживая длинную седую, аккуратно подстриженную бороду, в которой волосок лежал к волоску. Всегда удивлялась, когда он находит время на столь тщательный уход за собой, с его-то занятостью и постоянными разъездами. – Вот сирин-птицу, наоборот, можно привлечь радостью, счастьем, но сирин, в отличие от алконоста, несет только беды и горе. Можно сказать, что сирин и алконост – птицы, которые не дают нарушиться равновесию в человеческих сердцах, только, по правде говоря, лучше бы люди искали равновесия сами, без оглядки на «райских» птиц.

– Наставник, – я задумчиво отхлебнула из чашки, ощущая на языке пряный, чуть горьковатый травяной привкус. – А алконост может изменить судьбу человека? Так, чтобы все сложилось, как хотелось бы?

104